В Архангельской области иногда нелегко определить, как называется место, в котором находишься. На карте одно имя, в путеводителе другое, туземцы называют свою деревню третьим образом, а почтовое отделение пишется четвертым. Дело в том, что населенные пункты здесь располагаются кустами, которые обозначены то общим именем, то именем какой-то из деревень куста, без системы. Возможно, власти от большого ума специально поддерживают эту путаницу – все-таки рядом военный космодром Плесецк. Но и местные хороши. Когда их расспрашиваешь, один говорит одно, другой – другое, а подойдет еще кто-то и вспомнит: Совхоз Кагановича!

Ошевенск состоит из Погоста, Ширяихи, Низа, Большого и Малого Халуев, Гари. И называется по монастырю, который, в свою очередь, называется по прозвищу отца его основателя. Отца звали Никифор Ошевен. Он был из Белозерских крестьян, жил на Вещозере. Его жена Фотиния исправно рожала детей, но вдруг перестала. Никифор ее попрекал: «Есть в тебе, женщина какой-то порок или грех». Бедняжка страдала, молилась. Один раз впала в транс и увидела Богородицу с Кириллом Белозерским. Они обещали помочь. Но Фотиния что-то не так поняла и стала воздерживаться от близости с мужем. Тем не менее, в 1427 году произвела на свет мальчика, которого назвали Алексеем. Он оказался хваток к учению, но слегка не от мира сего: видел видения, много молился, постился, хотел в монастырь. Достигнув восемнадцати лет, отправился на богомолье в Кириллов монастырь и не вернулся. Стал послушником.

Тем временем Никифор решил переселиться на север. Год прожил в Каргополе, а потом пошел дальше вниз по Онеге и обосновался километрах в сорока от Каргополя, в Волосове. Я уже описывал место с таким названием: Волосово Владимирской области, где действует Николо-Волосов монастырь. Вообще, в России немало мест с основой «волос» в названии. Такие топонимы обычно указывают на места культа Змея-Волоса, который в православном двоеверии зашифрован под именем Никола. Естественно, и в Волосове на Онеге была церковь, посвященная Николе.

Однажды Ошевен пошел охотиться на реку Чурьегу, текущую на север параллельно Онеге, и нашел место, которое ему до того понравилось, что он отправился в Новгород, к боярину, владевшему этой землей, и выпросил бумагу на право «собирать слободу» на Чурьеге. Слобода стала называться Ошевневой.

Пока отец развивал эту деятельность, сын подвизался в Кириллове. В 1452 году он постригся в монахи с именем Александр. Работал в пекарне (вполне мог месить тесто плечом к плечу с Нилом Сорским). Александр, конечно же, слышал о том, что его отец перебрался на новое место, просился проведать старика, но игумен не пустил. В Житие стремление повидаться с родными как-то странно переплетено со стремлением уйти в отшельничество (что игумен запретил уже категорически). Ну правда: либо ты уходишь в пустынную глушь, либо поселяешься рядом с папой, мамой и целым выводком родственников, которые уже заранее работают над тем, чтобы организовать тебе пустынь для жительства…

Все-таки через некоторое время игумен позволил Александру сходить к отцу. Дорога известная: мимо родного Вещозера – в озеро Воже, потом по Свиди в озеро Лаче, а там вниз по Онеге… Вот и я, папа! Ошевен рассказал сыну, что нашел на Чурьеге отличное место для монастыря. Александр поначалу не хотел его даже смотреть, но потом пошел с братом и увидел, что место подходящее: «Вокруг повсюду были болота и дебри непроходимые». Стоп, а как же строящаяся слобода? Тут что-то не так. Не такой уж и глушью был Ошевенск, располагавшийся неподалеку от Онеги, оживленной транспортной артерии. «Болота и дебри»? Нет, привлекательность этого места в другом.

 

Когда четыре года назад я впервые посетил Ошевенский монастырь, меня потрясла тишина этого места. В ограде монастыря была девственная, нигде не примятая трава. Было впечатление, что люди сюда вообще никогда не заходят (хотя через реку виднелись деревенские дома). Я бродил среди этой тишины, по несмятой траве, и у меня было неотвязное чувство, что кто-то ходит рядом или следит отовсюду. Постепенно это ощущения невидимого присутствия сконцентрировалось на покосившемся срубе над заброшенным колодцем. Оно жило там. Позднее в Погосте одна бабуля сказала, что люди без особой надобности в монастырь не заглядывают, место нечистое. Я щелкнул дно колодца со вспышкой. После проявки на пленке обнаружились монеты. Приношения гению места.

В этом году я уже не ощутил той тревоги присутствия бога. Монастырь ремонтируют, по мятой траве ходят рабочие, попы, туристы. Колодец перестроили и закрыли на замок. Это, как мне объяснили, от сатанистов, которые – мало ли что туда могут бросить. Понятно! Либо клиническая паранойя, либо – попы просто заперлись от бога, живущего в колодезной глубине.

Судя по Житию, Александр не собирался основывать монастырь на Чурьеге. Но, придя туда, установил крест и молился. А потом уснул и услышал: «Я приготовил тебе место, куда ты пришел сам, без зова». Как это – «сам»? Место Александру приготовил отец. И не какой-то небесный, а земной, Никифор. Здесь агиограф (Житие было написано Ошевенским монахом Феодосием в 1567 году) явно путается и проговаривается (по Фрейду). Это потому, что пытается наложить клише, применяемое для описания отшельничества, на нечто иное. На что? Не буду долдонить о том, как Александр уговорил Кирилловского игумена, как путешествовал в Новгород за разрешением на создание монастыря. Но вот интересно: еще не получив никаких разрешений, преподобный велел отцу готовить лес для церкви, а чуть позже нанял рабочих для строительства кельи. Кто-нибудь слыхал, чтоб пустынник нанимал рабочих и ставил отца прорабом? Нет, тут не отшельничество, тут, скорее, хорошо организованная миссионерская операция. Монах должен был подавить поганство туземцев, кадящих своим богам.

Каким богам? Когда Александр впервые пришел на место будущего монастыря, он молился о том, чтобы бог «благословил место будущей обители и помог создать ее во имя святителя Николая». Отсюда ясно, что за сущность живет в этом месте: Змей-Волос. Этого духа болотистых берегов и низин с родниками переименовывают, как правило, в Николу. И таким образом заклинают. Дальше – мучительный иммунный процесс срастания местного духа с атрибутикой христианского святого. Дух не хочет принимать чужеродную форму, насылает болезни и страхи на того, кто пытается его переделать, бунтует против пришельца народ. Александру, например, удалось рассориться даже с братьями. Другие родственники от его проповедей просто бежали.

В Житии говорится, что бесы грозили святому: «Уйди с места сего, а то мучительно умрешь здесь!» А он «попалял» их (его, Змея-Волоса) силой молитвы. Не допалил. Да и не мог допалить. Суть божества никогда не меняется, измениться может лишь внешняя форма. Под видом византийского епископа православные двоеверы продолжают молиться своему Волосу. Никола русского севера – вообще совершеннейший Змей, радетель о народе. Когда попов прогнали, он возвратился к своему первобытному состоянию. Присутствие именно этого духа я ощутил, бродя по безлюдному монастырю.

 

Но если бог не меняется, то человек – вполне может. В результате борьбы с Волосом Александр превратился из банального миссионера в местное божество. Вот история, которой нет в его Житии: шел он как-то мимо деревни Халуй и попросил напиться, а местные ему не дали. По другой версии преподобный изначально хотел создать свой монастырь как раз в Халуе, но был изгнан оттуда. Так или иначе, святой до того разозлился, что проклял халуян: «Будете жить у воды, но без воды». И действительно, речка Халуй уходит под землю на одном конце деревни, а выходит – на другом, километрах в полутора от места ухода.

Перед тем, как уйти, река разделяется на два рукава. Вода левого входит в тупик с обрывистым берегом и исчезает в этой воронке. Тревожащий знак безысходности. Там наверху стоит крест, обвешанный приношениями. Правый рукав иного характера: вода в нем течет, течет и вдруг – все, только пена. Дальше сухое каменистое русло. Если немного пройти по нему, обнаружится еще одно, третье, место, где река уходит (или до которого доходит) в половодье. Там нет никакого провала. Да я и не думаю, что там вообще есть провалы, вода, скорей всего, просто просачивается под землю. Мой пес Осман решил искупаться в том месте, где рукава разделяются, встал на дно и вдруг стал уходить в песок…

Короче: место весьма подходящее для того, чтобы быть входом в царство мертвых, дорога туда, как известно, проходит по водам. Я пытался выяснить, что думают местные о путешествиях на тот свет. Но наш проводник Виктор Горлов не захотел об этом говорить. Или – не смог. Ибо был в жопу пьян. Однако сумел рассказать о слепом мальчике, который все ходил к этому месту и что-то строгал. И по мере строгания стал прозревать. Горлов не объяснил, как этот процесс связан с Александром, но факт тот, что слепой в результате пострил небольшую часовню во имя преподобного и тут уж прозрел окончательно. Часовенка та еще долго стояла на подходе к чудесному месту. А в советское время какой-то охотник разобрал ее и построил из бревен зимовку. В которой завелся полтергейст: предметы летали и норовили попасть хозяину в лоб. Он отдал зимовку под скотину. Та сдохла. Отдал в колхоз на дрова. Где тот колхоз? А охотник весь сгнил, начиная с ног.

Суровость этого наказания заставляет задуматься над мистической природой Александра. Кем его почитает народ? Кое-что проясняет не вошедшая в Житие легенда о том, что святой изгнал змей из Карогопольской земли. В первое воскресенье Петрова поста в Ошевенском монастыре собирались толпы народа, чтобы почтить преподобного в качестве змееборца. Лично я сомневаюсь в том, что именно Александр совершил этот подвиг. Конечно, он подавил культ Змея-Волоса, запертого ныне в колодце, и поэтому может считаться змееборцем. Но все-таки надо отличать реальное историческое лицо (миссионера, создателя обители на семейном подряде) от божественного Змееборца. Место силы последнего тоже находится в Ошевенске, но – четырьмя с половиной километрами северо-западнее монастыря.

 

Из космоса хорошо видно, что Ошевенск вытянут вдоль Чурьеги. Прямо напротив монастыря – село Погост с Богоявленской церковью. Далее к северу идут Ширяиха (неподалеку от нее есть священная роща с озерком и камень со следом святого) и Низ с Георгиевской часовней. Порогом ее является большой плоский сверху валун. Валуны и вообще связаны с культом Николы-Волоса, а камень в качестве порога часовни Георгия-Змееборца – отчетливый символ победы над Змеем.

Но двинемся дальше: за рекой, в упомянутой выше деревне Большой Халуй, тоже есть часовня. Если я скажу, что она посвящена Илье, все станет окончательно ясно. Ибо Илья (не надо путать его с еврейским пророком, жившим за 900 лет до н.э.) это – Громовержец, который, как и Георгий, борется со Змеем. Но только Георгий – воинский бог, покровитель дружины и князя, грабящего народ. А Илья – бог народный, бог грозы, посылающий дождь. Ему особенно молятся, когда наступает великая сушь, когда земле позарез нужен ливень. Его молнии так же желанны Земле, как желанен хуй бабе. Змей – буквально земная похоть, мишень, в которую Громовержец должен угодить своим половым перуном. И тогда Земля расцветет.

Сухие аскеты этого не понимают. И злобствуют: Илья, мол, борется с нечистой силой, поражает змей. Да, поражает! К удовольствию и Земли, и Змея, живущего в ее гостеприимном лоне. У Громовержца есть цель: еть, еть и еть ее бога душу мать. Змей и молния (которая – мужская хоть) стремятся друг к другу, чтоб разрядить напряженность поля между небом и землей, они дополняют друг друга как элементы единого процесса. А тому, кто не видит этого единства, кажется, что идет какая-то борьба. Так наивным детям, подсматривающим за родителями, кажется, что папа – агрессор.

Река, уходящая под землю и возвращающаяся, – лучшего символа для космической жажды соития и не найти. Такие явные знаки в природе не так уж и часто встречаются, поэтому в Халуе, несомненно, было святилище, где в меру своих возможностей люди повторяли подвиги Громовержца. Жертвы? Они отправлялись в воронку левого рукава, которая, можно допустить, была специально устроена людьми (точнее – доработана) в сакральных целях.

И в целом место очень удобное. Там, где река уходит под землю, сухое русло Халуя делает резкий изгиб, образуя по верху площадку для богослужений. Александр, может быть, и хотел бы построить здесь монастырь, но – кто же пустит монаха в такое заветное место. Не знаю даже, как его пустили туда, где монастырь все же построен, ведь святилище Громовника на Халуе и святилище Змея на Чурьеге – явно дополняют друг друга. Ну, ничего, зато построены храмы, в которых русский дух выразил себя в полной мере. У этого духа луженый желудок, он смог переварить и еврейского бога, и его служителей. Остались лишь имена, оболочки. Вот Александр Ошевенский – одно из имен (другое – Илья) Перуна-Громовника. Туземцы ведь поклоняются не миссионеру, а суровому метателю молний.

Кстати, историю о том, как Александр проклял жителей Халуя, я впервые услышал на колокольне Богоявленской церкви в Погосте, от симпатичного старлея космических войск. Малый приехал в Ошевенск на свадьбу друга и попал под одуряющую пропаганду отца Виктора (Пантина), в прошлом питерского специалиста по Лескову, а ныне ошевенского попа, присматривающего заодно и за монастырем. Священник доверил космическому старлею ключ от колокольни, и тот водил туда всех желающих, спрашивая, есть ли на них крест? Все, кого я там видел, отвечали честно: нет. Ничего, добрый страж колокольни позволял всем подняться на свой деревянный звездолет, со всеми беседовал, всех поучал. Будучи полным неофитом, он видит решение наших проблем в том, чтоб молиться еврейскому богу и, таким образом, быть патриотом России.

Ох, доведут отставные филологи русских Георгиев до импотенции. Как это у Лескова? «Стрелять не годятся»?

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.